Весной 1983 года на кафедре оказалась вакантной должность ассистента. Я предложил ректору института С.С. Лаврику кандидатуру Ф. К., который имел два образования – физкультурное и медицинское. Он занимал должность заместителя директора НИИ медицинских проблем физической культуры по административно-хозяйственной работе, то есть был, попросту говоря, завхозом. Он устраивал меня по всем статьям: относительно молодой, хороший хозяйственник, при случае мог взять на себя учебную нагрузку по группе ЛФК. Да и мужик, к тому же. С ними – мужиками - всегда легче решать производственные вопросы, особенно с учётом моего военного прошлого. Однако ректор не принял моего предложения. Он предложил другую кандидатуру – В.Ш. И, конечно, не за её заслуги, а за заслуги то ли её мужа, который занимал крупный хозяйственный пост, то ли близкого друга, руководившего одним из ведущих институтов страны. Я хорошо знал В.Ш. ещё по работе в НИИ. На первый взгляд – миловидная крашеная блондинка, но, присмотревшись внимательнее, можно было обнаружить в её внешности что-то хищное. Во время работы в НИИ она занималась проблемой аэробных способностей подростков и готовила диссертацию под руководством С.А. Душанина. В коллективе её не любили: она была амбициозна, чрезвычайно честолюбива, а главное - в ней недоставало искренности. Можно даже сказать ещё откровеннее: она могла говорить в глаза одно, а за глаза – совершенно противоположное. Я уже тогда интуитивно чувствовал, что она может изнутри взорвать любой коллектив. Меня никак не устраивала эта кандидатура, о чём я прямо и откровенно заявил ректору. «Ну что ж, - сказал он, - работайте с незаполненной вакансией. Но если к концу года Вы её не заполните, эту должность Вы потеряете вовсе». Месяца два – три коллектив тянул на себе лишнюю педнагрузку, пока в один прекрасный (как потом выяснилось – роковой) день не появился у меня в кабинете муж В.Ш. Высокий, представительный и уверенный в себе мужик, он довольно просто объяснил суть проблемы, которая его занимала. «Она уже меня дома задолбала! Уж очень хочет работать на кафедре. Помоги мне обрести покой хотя бы дома!», - так приблизительно звучала его речь. С ним мне легко и просто было говорить. Я объяснил ему, чего опасаюсь, и по какой причине не хочу брать В.А. А опасался я, прежде всего, того, что с появлением её на кафедре у меня кончится спокойная жизнь, и, кроме производственных проблем, мне придётся решать и множество других. (Время показало, что предчувствие меня не обмануло). Но главное, что меня подкупило в его словах, кроме обещания держать жену на коротком поводке, - так это то, что он поможет мне с оформлением кафедры. (Своё слово он сдержал, но только тогда, когда кафедрой руководил уже не я). Короче, он меня уговорил, я снял в беседе с ректором свои возражения, и В.А. влилась в наш коллектив. Но прежде – мы с моей женой приняли приглашение супружеской четы Ш. поужинать в новом, только что открывшемся ресторане «Золотые ворота». Что мы ели я не помню, но выпили совсем немного. Для моего военно-морского организма, испытавшего на себе все концентрации и сорта «шила» («шилом» на военно-морском жаргоне называют спирт; видимо, исходя из поговорки: «шило в мешке не утаишь!»), то небольшое количество водки, которое было выпито – как слону дробина. Но действие она оказала, как разрывная пуля. Всю ночь я менял положение относительно моего «белого друга» – унитаза: то сидел верхом на нём, то крепко обнимал. Я не могу припомнить другого такого случая, чтобы мне так было плохо. И уж, конечно, не водка была здесь виной. Да и еда была вполне доброкачественной: моя супруга перенесла совершенно спокойно наш «торжественный» ужин. Если допустить наличие в подлунном мире каких-то мистических сил, то, несомненно, они сыграли здесь свою роковую роль, предупреждая меня о грядущих событиях. И событиях, весьма грозных для меня. В.А. проявила себя безупречным работником: самая молодая в коллективе, энергичная, стремящаяся к славе и успеху. Я решил воспользоваться её честолюбием и загрузил работой по Республиканской и Союзной проблемным комиссиям, требовавшей написания множества бумаг: планы работы, отчёты, переписка с Центром и министерствами и пр. Всё это ей чрезвычайно нравилось, и она с удовольствием ставила свою подпись «Учёный секретарь Всесоюзной проблемной комиссии» под бумагами, которые мы отправляли в разные инстанции. Нередко, в начале рабочего дня или перед лекцией она заваривала и приносила мне в кабинет вкусный кофе, который я с удовольствием пил. Мне даже временами стало казаться, что я ошибся, и В.А. ещё долго будет мне хорошим помощником в решении околокафедральных проблем, что и создаёт, скажем честно, авторитет кафедры. В то же время остальные сотрудники по-прежнему относились к ней c опаской, ощущая в её поведении что-то настораживающее. Но я ничего тревожного не замечал. Меня огорчало другое: пытаясь говорить с В.А. на научные темы, я обнаружил полнейшую её безграмотность в вопросах, даже слегка выходящих за пределы проблемы, которой она занималась. Она была весьма откровенна и говорила прямо: «Я в этом ничего не понимаю!» Но я рассчитывал, что знания – дело наживное, было бы желание. Время шло, возникали проблемы, присущие любому коллективу: наука, учебный процесс, кадры. В это время завершилась работа над концептуальной моделью оценки соматического здоровья взрослых, была создана простая методическая база для практического решения этой задачи. Очень много для этого сделали Р.Г. Науменко, Г.Н. Соколовская, Н.В. Морозов - в то время аспирант. Пора было вплотную браться за решение проблемы оценки уровня здоровья подрастающего поколения. Общая концепция была сформулирована мною ещё в начале 80-х, осталось определиться методически: создать экспресс-систему оценки энергопотенциала, иными словами – уровня здоровья. Кому как не В.А. следовало поручить решение этого, уже частного, вопроса? К тому же руководство института, а также всевидящий партком начали терроризировать меня в отношении резерва на заведование кафедрой. При подобном стечении обстоятельств я в 1987 году утвердил ей тему докторской диссертации, а в 1988 представил её в качестве резерва на заведование. Помню, покойная ныне Р.Г. Науменко мне тогда сказала: «Вы ещё об этом пожалеете!». И она оказалась права. В это время Киевским медицинским институтом руководил уже Е.Г. Бразды правления институтом он получил в 1984 году. До появления в кресле ректора я его совсем не знал или, что вернее, не обращал на него внимания: личность мало привлекательная. Но уже в первый месяц его «царствования» я с ним познакомился довольно близко. Помню солнечное утро 7 ноября 1984 года, небольшой морозец. Институт собирается на демонстрацию у ректората, чтобы пройти колонной перед трибуной, славя партию и правительство. Отдельно от всех стоит группа профессуры и обсуждает последние события. Речь, естественно, идёт о новом ректоре. Опытные в закулисных битвах мои пожилые коллеги весьма осторожно высказывают своё мнение о первых шагах руководства. Я же, с присущей мне откровенностью высказываю опасения в отношении стиля руководства нового ректора. Уже через две недели он меня вызвал и дал понять, что знает о моём негативном отношении к нему. Я догадался, что тот профессор, который стоял рядом со мной и поспешил поделиться с новым ректором информацией, слегка её приукрасил, основательно сгустив краски. В то же время я не мог понять, зачем профессору, солидному и убелённому сединами человеку бежать в кабинет ректора, проситься к нему на приём и рассказывать об этом «выскочке» (в то время я был одним из самых молодых профессоров института), мусолящем столь дорогое для него имя. Выслужиться? Да вроде и так профессор. Попасть в партком или ещё какой-нибудь «выборный» орган и ухватить ещё немного власти? Я никогда не мог проследить логику поведения людей подобного типа. А стиль руководства нового ректора действительно был безобразным (по имеющимся у меня сведениям – он остался таким до сих пор). Я никогда не был сторонником хождения по начальственным кабинетам. За 4 года ректорства С.С. Лаврика при мне я был у него в кабинете от силы 3 – 4 раза. Хотя опытные люди говорили: хоть раз в месяц, а покажись на «ковре». В связи с увеличением активности кафедры, выходом её на Всесоюзную арену всё чаще появлялась необходимость общаться с Г. Чтобы попасть к нему на приём, приходилось записываться у секретаря за две недели. С негодованием я наблюдал, как солидные и заслуженные профессора заискивали перед толстомясой секретаршей, стремясь хоть чуточку сократить срок ожидания встречи с «императором». Не исключено, что свои мысли я высказывал вслух, не заботясь о том, кто в данный момент меня слушает. И всё это аккуратно доводилось до руководящих ушей. Записаться на определённую дату, это ещё не значило попасть в желанный кабинет. В дни приёма – а это были вторник и пятница с 15 часов – профессора маялись в приёмной, ходили из угла в угол, проклиная тот день и час, когда столкнула их судьба с этим человеком. Если они очень шумели, «любезная» секретарша выдворяла их из приёмной. Если не удавалось до конца рабочего дня увидеть светлый лик, ровно в 18 часов открывалась дубовая дверь, и оттуда выходил он, вожделенный. Не глядя ни на кого, он проходил через приёмную, нахлобучивал меховую шапку и отъезжал: его ждали назавтра великие дела. А профессора молча глотали обиду и готовились прийти опять записываться на приём. Мне попала в руки одна бумага (помогла агентура в лагере «противника»), которая очень ярко иллюстрирует ту ситуацию, которую я только что описал. Это записка ректору. Её автор - академик АН Украины, возглавивший на свою беду одну из кафедр института, ныне депутат Верховной Рады. Он пишет: «Дорогой Е. И.! Звонил к Вам 7-10 раз. Один раз даже уже ждал соединения, но почему-то не получилось. Один раз заходил, но не был допущен к Вам сидящей в приёмной дамой. Затем просил через секретаря, чтобы Вы назначили свидание, на что она ответила, что это невозможно в ближайшую неделю. Вот так и получилось, что я так и не смог посидеть с Вами и спокойно обсудить вопросы, содержащиеся в прилагаемом заявлении. Думаю, что впереди будет время и подискутировать, и поразмышлять. А сейчас прошу Вас удовлетворить мои просьбы и извинить меня, если принёс Вам определённые неудобства. Мне неловко, но обстоятельства подвели и меня. Спасибо Вам за доверие и расположение. Всего Вам доброго и светлого. Подпись. 30.06.89 г.» К этой записке прилагается заявление об увольнении. (Оба этих документа я храню - на всякий случай). Как жаль, что не этот человек, глубоко интеллигентный, тактичный и доброжелательный сидел в кресле ректора института! Короче – отношения с новым ректором у меня не сложились. И от этого страдало дело. Несколько раз я пытался включить в повестку дня Учёного Совета института вопрос о научной проблематике кафедры. Мне казалось, что это может многих заинтересовать. Но в последний момент ректор исключал мой вопрос. Также негативно он относился и к моей работе в качестве председателя Всесоюзной проблемной комиссии. До меня стала доходить информация, что В.А. время от времени посещает для многих недоступный кабинет и делится своими впечатлениями о кафедре и её руководителе. Каков характер этой информации, я, конечно, догадывался, но не придавал этому значения: кафедра была на хорошем счету, портрет её руководителя висел в холле института. В так называемом соцсоревновании нам удавалось занимать 2-3 места на стоматологическом факультете, что, наверное, не очень нравилось маститым профессорам-стоматологам. Наши успехи во многом объяснялись объективной и в то же время доброжелательной позицией «мамы» факультета – декана Василисы Степановны Коваленко, очень меня ценившей. С её уходом деканом стал Джон Васильевич Дудко, с которым у меня вначале были вполне приятельские отношения, быстро переросшие – по инициативе ректора – в откровенную вражду. Его добровольный уход из жизни столь же внезапный, сколь и непонятный, был шоком для всех. В 1988 году ректор принял решение объединить нашу кафедру с кафедрой физического воспитания. Для меня это был очень неприятный сюрприз: около 30 человек преподавателей и обслуживающего персонала, враждующие внутри коллектива группировки, невозможность продемонстрировать своё профессиональное превосходство в области физического воспитания (а это – профессиональное превосходство, на мой взгляд, основное условие успеха в руководстве любым коллективом – от научного до бандитского), удалённость от основной базы кафедры – всё это предопределило крах этой затеи. Но я был поставлен перед ультиматумом: либо я берусь за это безобразное дело, либо будет объявлен конкурс на замещение должности руководителя кафедры. Одна из задач, которую мне необходимо было решить в связи с объединением, – назначить преподавателя на группу ЛФК, т. е. больных студентов, которым противопоказаны занятия по общей программе физического воспитания. Вот здесь я и вспомнил Ф. К., которого собирался взять на кафедру. Именно на этом участке работы он был бы на месте. Но раз на его место пришла В.А., я и поручил ей этот участок работы. Да не тут-то было: кропотливая, совершенно не престижная работа была ей не по нутру, и она отказалась. Детали конфликта я уже не помню, но, кажется, он вышел даже за пределы кафедры: для того, чтобы объявить В.А. официальный выговор (а сделать это своей властью заведующий кафедрой не может), я вынужден был писать бумагу проректору с обоснованием необходимости её наказания. Мадам побежала в знакомый ей кабинет. В результате, мне не удалось отстоять своё решение: с группой ЛФК занятия стали проводить все преподаватели по очереди. А на кафедре стал вызревать конфликт. Но я не боялся его, ибо, в конце концов, я бы с ним справился. Но события повернулись совершенно невероятным образом. 1989 год, год «перестройки». У многих появилась надежда, что время авторитаризма ушло. Свежий воздух перемен пробивался во все уголки страны и Киевского медицинского института. Вдохнул этот воздух и я. Демократия достигла своего апогея: руководители должны были отчитываться о своей работе, а коллективы принимали решение об их соответствии занимаемой должности. Пришла пора отчитываться и Г. Как сейчас помню: расширенное заседание Учёного Совета с отчётом о 5-летней работе и переизбранием ректора было назначено на 2 октября 1989 года. Приглашались все преподаватели. Но меня это не касалось: 1 октября я должен был вылететь из Москвы в Японию на какой –то конгресс по реабилитации. Для того, чтобы 1-го вылететь из Москвы, нужно было из Киева выехать хотя бы 30 сентября. За неделю до отъезда я начал штурмовать кабинет Г., но попал туда только 30. Ни билета на Москву, ни собранного чемодана – ничего этого у меня ещё не было. Не было уже и сил, чтобы всё это успеть сделать: смотаться домой за вещами, поехать с ними на вокзал, брать билет на Москву (а в то время это не так просто было сделать). И я решил остаться. И дать бой ректору на Учёном Совете. Высказать ему всё, что я о нём думаю. Ведь нужно было жить в соответствии с духом перестройки! Громадный актовый зал института в новом физико-химическом корпусе был переполнен, собралось не менее 1000 человек: все хотели увидеть демократию в действии. В президиуме проректоры, члены парткома и профкома сотрудников и студентов. Впервые в голосовании будут участвовать и студенты, которых по какому-то дурацкому распоряжению включили в состав Учёного Совета (демократия!). Заседание Совета открыл проректор профессор В.Г. Передерий. Огласив повестку дня, он предоставил слово Г. О чём он говорил, я не помню, наверное, о своих успехах. Помню только весьма уважаемых, но преклонного возраста профессоров, славословящих своего ректора и утверждающих его чрезвычайную незаменимость. Это уже, естественно, после доклада. Объявили перерыв. По всей вероятности, я с кем-то поделился своими планами, потому что в перерыве Г. подозвал меня и попросил (!) не выступать. Но я гордо ответил ему отказом. Если бы я знал, чем закончится вся эта затея, я бы, конечно, дал своё великодушное согласие. Но нет, я принял решение и отступать от него был не намерен! После перерыва мне первому предоставили слово. Я шёл к трибуне в гробовой тишине: все поняли, что сейчас что-то произойдёт. И они не ошиблись. Я бодро взошёл на трибуну и начал: « С тех пор, как Г. занял кресло ректора, Киевский медицинский институт начал отсчитывать самые чёрные страницы своей истории!» И продолжил далее всё в таком же духе. Закончив обличать, я сказал: «У меня есть информация о том, что готовится фальсификация голосования (а это действительно было так, мне сообщила об этом моя агентура в лагере противника). Поэтому я прошу уважаемых членов Совета избрать меня председателем счётной комиссии». В качестве аргумента я использовал и имеющуюся информацию о том, что выборы в партком института были фальсифицированы. Торжественность мероприятия была скомкана, зал разделился на маленькие группки жарко спорящих коллег. Но в состав счётной комиссии меня всё-таки избрали. В неё вошли также преданные ректору профессора, в частности - заведующий кафедрой марксизма-ленинизма В.М., послушав хоть раз которого можно было сразу предсказать крах коммунизма. Председателем мне стать не удалось: в комиссию были подобраны надёжные люди. Я всегда был далёк от различного рода выборных органов и проводимых ими мероприятий, и опыта контроля голосования у меня не было. Поэтому я стоял у урны и внимательно следил за тем, как опускаются в неё бюллетени. Только к концу голосования я понял, что следить нужно было совсем за другим процессом - за раздачей бюллетеней. И сразу же, как только эта мысль меня озарила, я увидел в руках у человека, олицетворяющего «ум, честь и совесть нашей эпохи»,- В. М., маленький список, с которым он сверялся. Это видимо, были члены Совета, по каким-то причинам не пришедшие или уже ушедшие с заседания. Но за них опускались бюллетени. Я рванулся к этому носителю передовой пролетарской идеологии и попытался выхватить список, но глашатай «самого верного учения в мире» оказался проворнее меня и спрятал его. Если бы я знал о дальнейшем развитии событий, я бы применил физическую силу, чтобы овладеть этим доказательством подлога. Но я не стал устраивать стычку на глазах всего института. И напрасно. Результаты голосования были ошеломляющими: значительная часть членов Учёного Совета (42 или 43 из 129) проголосовала против того, чтобы виновник торжества оставался на своём почётном посту. Близость к успеху заставила меня обратить внимание на тех профессоров, которые покинули заседание. Так как голосование началось около 21 часа, профессора-стоматологи отбыли на свой съезд во Львов (самолёт улетал в 21.20), и при необходимости очень легко было установить, находились ли они в списке пассажиров. (Этот аргумент я приводил впоследствии, но никто не захотел им воспользоваться). Были и ещё отсутствующие, чей голос был подан за всеобщего «любимца» (По моим наблюдениям отсутствовали и не принимали участие в голосовании Ю.И. Бернадский, З.С.Василенко, Л.А.Хоменко, Н.Ф.Данилевский, В.П.Неспрядько, Д.В.Дудко, Ю.И.Бурчинский, Г.Л.Воронков, Н.Н.Зайко, Митин и др. Но в урне, тем не менее, оказалось 129 бюллетеней). По самым грубым подсчётам, если бы всё было честно, Г. получил бы более 50% «чёрных шаров». За это следовало побороться, и я проделал несколько конвульсивных движений в момент утверждения результатов голосования, но это было бесполезно: всё было предрешено заранее. Уже в своём заключительном слове Г., переполненный эмоциями, назвал меня преступником, который «разбазарил» имущество кафедры на сумму 30 тыс. рублей. А в партком института поступило два заявления: от В.Б., бывшего секретаря парткома, и В.М., заведующего кафедрой марксизма-ленинизма. Оба обвинили меня в клевете: первый – за информацию о фальсификации выборов в партком, второй – за мои обвинения в его адрес об участии в фальсификации выборов ректора. В парткоме была создана комиссия по проверке этих заявлений. Возглавил её старый друг Г. и сосед по лестничной площадке проф. К. (Перечисляя эти фамилии, весьма сожалею, что не могу использовать ненормативную лексику. А так хочется!). Уже 13 октября я был приглашён к секретарю парткома института. У него в кабинете я обнаружил главного бухгалтера института с какими-то бумагами. Оказалось, что это акты списания имущества кафедры пятилетней давности. Среди рухляди, списанной в то время, числилась и электрическая счётная машинка стоимостью 3,5 тыс. рублей. Главный бухгалтер обвинила меня в том, что я неправильно списал это имущество. Но не напрасно я в своё время руководил медицинской службой части: я хорошо усвоил, что врач представляет имущество на списание, а списывает его командир. Именно этот аргумент («списывал имущество ректор, моя функция – представить имущество на списание») я и использовал в беседе с моими оппонентами. И, как оказалось, не прогадал. Непонятно, на что они рассчитывали, пытаясь меня шантажировать? Если бы я знал, я бы с удовольствием поддался бы на этот шантаж, лишь бы не допустить дальнейшего развития событий. А дальнейшие события развивались весьма стремительно. (Здесь я должен признаться, что мне очень помог один человек из окружения Г.: он постоянно информировал меня о планах «противника», и я мог предпринять кое-какие шаги, чтобы смягчить удары, сыпавшиеся на меня со всех сторон. Я, к сожалению, не могу пока назвать его имя, чтобы не навредить ему. Но если вдруг он когда-нибудь прочитает эти строки, пусть знает, что я до конца дней своих буду вспоминать его с благодарностью). Меня предупредили, что в адрес ректора (или парткома?) поступило два письма, раскрывающих моё тщательно скрываемое «чёрное нутро». Оказывается, я разворовал всё имущество кафедры, вымогал деньги у преподавателей, запустил руку в кассу Республиканского общества специалистов по спортивной медицине и ЛФК, жил активной половой жизнью со всеми студентками и медицинскими сёстрами Центра реабилитации и т.п. Письмо с этими обвинениями было подписано моей сотрудницей В.А., которой я совсем недавно утвердил тему докторской диссертации и рекомендовал в состав резерва на должность заведующего кафедрой. Второе письмо, в котором рассказывалось о жутких недостатках в учебном процессе, принадлежало доценту В., который страдал манией преследования. Эти письма без промедления были переданы в ОБХСС, но не Ленинского района, где располагался ректорат, и не Днепровского, где я жил и работал. Но я совсем не испугался, так как ещё верил в справедливость. И совершенно напрасно. Сейчас, вспоминая через 10 лет эту историю, я благодарю судьбу, что у меня не было в то время ни дачи, ни машины. В противном случае, не избежать бы мне тюрьмы. Раскрутить «незаконное» приобретение автомобиля или строительство дачи – было делом техники. А те ребята, которым было поручено мною заниматься, владели этой техникой в совершенстве. В этом я убедился однажды утром, когда, постучавшись, в мой кабинет вошёл плотный майор в милицейской форме. Представившись начальником отдела, он сообщил мне, что именно ему поручено заниматься моим «делом», и что для выяснения некоторых обстоятельств мне (вместе с ним, естественно) необходимо проехать в отделение милиции. И я поехал. Всё было рассчитано на много ходов вперёд: было совершенно ясно, что я не знаю законов и не откажусь от визита туда, куда приходят только по официальной повестке. И как только мы вошли в обшарпанный прокуренный кабинет, раздался телефонный звонок. «Да, - ответил мой сопровождающий,- он уже здесь, товарищ полковник! Думаю, что отпираться он не будет!» И, повернувшись ко мне, произнёс: «Рассказывайте!» Увидев моё недоумение, он достал из толстой папки подмётные письма и протянул мне. Бегло прочитав их, я сказал, что всё написанное там – полнейшая чушь. Соответствует истине лишь один факт: я действительно дважды выезжал для чтения лекций по обществу «Знание». Ах, какими интересными были эти поездки! Прочитав модную в то время книгу по сексологии немецкого автора, я по ней подготовил лекцию и ездил по городам и весям Украины, раскрывая тайны секса обывателям. Успех был потрясающим! Я даже вышел за рамки финансирования общества «Знание» (15 рублей для доктора наук; каждая четвёртая лекция – бесплатно), сорвав однажды после лекции в переполненном кинотеатре 40 рублей. Именно тогда я почувствовал, что держу аудиторию в руках, легко руковожу настроением слушателей, и если бы я захотел стать Кашпировским, я бы стал им. В другой раз, рассказывая работникам МТС (кто забыл – напомню: МТС это машино-тракторная станция) о простых, но необходимых мужских приёмах подготовки к соитию, я был прерван возгласом какого-то тракториста: «Эх, если бы я об этом знал раньше!» (Кстати, могу подтвердить, что необходимость сексуального просвещения в нашем обществе существует. И весьма настоятельная. Нужно только правильно выбирать форму и содержание бесед). Так вот именно эти поездки ставились мне в вину: уезжая, я, якобы принуждал старшую лаборантку табелировать меня в то время, когда меня не было на работе. «Но,- возражал я,- мне необходимо было выезжать в области Украины как главному специалисту». Я действительно ухитрялся днём заниматься врачебно-физкультурными диспансерами, а вечерами читал лекции. Но – каюсь, командировки не оформлял. И только по одной причине: попасть в кабинет к ректору и объяснить ему необходимость командировки было одинаково невозможно. Когда майор Д. доставал из папки подмётные письма, я понял, что его подчинённые даром время не теряли: в папке была масса документов, даже моя путёвка в санаторий. Во время отдыха я сломал там ногу и задержался с возвращением. Позже покойный ныне декан Дудко официально обвинил меня в том, что я подделал рентгеновские снимки. Короче, «дело» клеилось по строгим законам жанра. В результате активных следственных действий стало ясно, что моё «преступление» подпадает под ст. 84, пункт 2 Уголовного кодекса Украины «Систематическое хищение государственных средств». Установлено, что я нанёс ущерб государству в размере 382 рубля за счёт того, что дважды во время командировок лаборантка меня табелировала. («Дважды» – это и значит – «систематическое»). Срок наказания – до 7 лет. Эта информация стала активно распространяться по институту. Декан на каждом Учёном Совете объявлял, что уже завтра, крайний срок – послезавтра будет возбуждено уголовное дело, и я пойду по этапу. Но почему-то дело всё не возбуждали. Я был вынужден нанять себе адвоката, который мне сказал: «Дорогой профессор, поверьте мне: если бы у них была возможность возбудить уголовное дело, они бы это сделали сразу!» Начали работать всякие комиссии: проверили имущество кафедры – всё оказалось на месте. Вся учебная документация, которая должна быть, подшита в аккуратные папки. Активно работали с медперсоналом – вдруг кто-то сделает «заявление». Студенты о лекциях отзывались очень хорошо. Я тоже активно пытался противодействовать этой грязной игре – искал справедливость. Благодаря мужу Р.Г. Науменко - Б.И. Козорезу - я попал на приём в ЦК к человеку, который курировал прокуратуру, а через него - к заместителю генерального прокурора Украины по контролю за ходом следствия и дознания В. Он меня выслушал, усомнился во всём, что я ему рассказал, и попросил перезвонить назавтра. На следующий день телефонная трубка сообщила мне мрачным голосом В.: «Геннадий Леонидович, я ничего не могу для Вас сделать!» Тут я понял, какие инстанции задействованы, чтобы смешать меня с дерьмом! Впоследствии я выяснил, что один из членов Политбюро ЦК КПУ – односельчанин ректора. Он даже отчитал однажды Б.И. Козореза, который пытался мне помочь: «Как Вы можете защищать негодяя!» Не знаю, насколько это правда – а у меня никогда не было повода усомниться в правдивости слов Б.И. Козореза – но он на это ответил своему партийному боссу: «Ваш подзащитный не стоит и подошвы этого человека!» Наверное, это правда, потому что Борис Иванович в скором времени был переведен из ЦК на «практическую работу». Делом почему-то начали заниматься следователи городского отдела милиции. Меня вызывали по повестке (причём, её приносили домой, а не посылали по почте) на площадь Богдана Хмельницкого, каждый раз я писал одни и те же объяснения. Психологическое состояние – не из лучших, сплю плохо, теряю в весе (сбросил 10 килограмм). Потом вдруг приглашают меня в городскую прокуратуру на беседу к человеку, который сейчас возглавляет прокуратуру одного из районов Киева. Тихим и спокойным голосом он мне разъяснил, что городская прокуратура не согласна с выводами районного ОБХСС об отсутствии в моих действиях состава преступления (майор Д. оказался молодцом!), и если я не напишу заявление о применении ко мне какой-то статьи, переводящей дело в товарищеский суд, завтра он возбуждает в отношении меня уголовное дело по той же статье – «систематическое хищение государственных средств». Уже не надеясь на своего адвоката, я вышел на заведующего одной из центральных юридических консультаций Киева, чтобы посоветоваться – что же мне делать. Тот ответил очень просто: «Они Вас посадят, поверьте моему опыту. Поэтому соглашайтесь». Я согласился и написал требуемое заявление. Прекрасно понимая, что мне предстоит пережить шоу под названием «Товарищеский суд», на котором те, кто ярко проявили бесчестие и продажность, будут меня клеймить, обвиняя во всех смертных грехах, я принял решение уйти из медицинского института. И ушёл, оставив на Левобережной всё, что было создано нелёгким трудом. - - - Одновременно с криминальным действом во всю развивалось и партийное. Комиссия под председательством К. не нашла в моих заявлениях ни грана правды и подтвердила обвинения в мой адрес о клевете на «честных» коммунистов. 13 декабря 1989 года собрался партийный комитет института, чтобы очистить ряды партии от недостойного, позорящего высокое звание её члена . В партию я вступил по необходимости: если бы я не был членом партии, меня никогда не приняли бы в адъюнктуру. Выйдя из рядов ленинского комсомола по возрасту, я даже и не думал вступать в ряды передового отряда строителей коммунизма. Но когда пришло время подавать документы в академию, умные люди мне подсказали, что у беспартийного нет никакой перспективы стать учёным в Вооружённых силах. И я, готовясь к поступлению, срочно подал заявление в кандидаты. Помню даже комичный случай на собрании, где меня принимали. Один мой коллега, он же секретарь парторганизации отдела медицинской службы флота, где я тогда служил, после всяческих вопросов по Уставу КПСС, международному значению решений очередного партийного съезда и т.п. спросил меня: «Товарищ капитан, Вы ведёте половую жизнь?». Мне было уже 30 лет, и было бы глупо отрицать отсутствие этой, прямо скажем, приятной стороны моей жизни. И я ответил утвердительно. Тогда последовал второй вопрос: «А вы женаты?». «Нет», - ответил я. «Как же Вы можете, вступая в члены партии, находиться в интимных отношениях вне брака? Это безнравственно! Так коммунисты не поступают». Я до сих пор не знаю, шутил ли он или говорил серьёзно. Потому что мой жизненный, хотя и беспартийный, опыт говорил мне: «Ох, поступают, да ещё и как!». После моего обещания пересмотреть свои нравственные позиции я был благополучно принят, и сдавать экзамены в адъюнктуру уехал уже кандидатом в члены КПСС. Последующие 12 лет пребывания в академии я исправно посещал партийные собрания, но единственное, что меня привлекало в них – это возможность встретиться с коллегами из других подразделений академии и обсудить научные проблемы, которые в то время волновали. И вообще – я хочу особо отметить это обстоятельство: любые сборища, в том числе и партийные, сопровождались встречами с коллегами, научными дискуссиями и обогащением информацией. Но здесь партийная жизнь повернулась ко мне другой стороной. В зале, где обычно заседал Учёный совет института, собралась самая «передовая» часть передового отряда строителей коммунизма. Первую скрипку в обсуждении моих «грехов» играли «обиженные» – Б. и М. И они потребовали моего исключения из рядов КПСС. Однако поступило ещё два предложения: «строгий выговор» и «выговор». Я был совершенно спокоен. Меня мало волновала перспектива расставания с уплатой членских взносов. Поэтому я очень чётко аргументировал свою позицию: ведь никто не ответил на главный вопрос - почему в урне оказалось 129 бюллетеней, в то время как часть членов Учёного совета вынуждена была уйти или не прийти совсем по уважительным причинам. Результаты голосования меня поразили: лишь 7 человек из числа «непримиримых» (читай – подонков) проголосовали за моё исключение, 10 были за «строгача». И был даже один смельчак, который проголосовал за выговор. (Хотелось бы пожать ему руку). После этого заседания я написал кучу писем во все партийные инстанции. 18 апреля 1990 года меня пригласили на заседание контрольно-ревизионной комиссии в Ленинский райком партии. Там рассматривались мои жалобы. Перед этим представитель комиссии ознакомился со всеми материалами и сообщил о них присутствующим на заседании. Из его сообщения я узнал, что партком института принял решение «не проводить расследование по заявлению коммуниста Апанасенко Г.Л. о фальсификации выборов ректора» (?). Таким образом, комиссия райкома не имела никакой информации о том, была ли фальсификация или нет. И, тем не менее, все дружно проголосовали за утверждение партийного взыскания. У меня в руках книжечка в красном дермантиновом переплёте. На ней надпись: «Учётная карточка члена КПСС №09460707. Апанасенко Геннадий Леонидович». В графе «Записи о партийных взысканиях» читаю: «Строгий выговор за несоблюдение партийной этики, неискренность и злоупотребление служебным положением в корыстных целях. Постановление Президиума КРК Ленинской районной партийной организации Компартии Украины г. Киева. Протокол №28 от 18 апреля 1990 года». Строга партия к нарушителям партийной дисциплины! У меня сохранился и партийный билет, в котором аккуратно отмечен мой вклад в финансовую мощь КПСС. Каждый месяц в период пребывания в институте я выплачивал взносы с суммы 585 рублей. В тот месяц, когда я расстался с коллективом, который пытался «очернить», у меня в билете появилась сумма 2385 рублей. В связи с тем, что я пока оставался на партийном учёте в институте, взносы платил там. Каково же было возмущение и недоумение моих «друзей», когда им доложили об этом прискорбном для них факте. Ведь везде была проведена работа, чтобы меня никуда не брали, и вдруг такой конфуз! А всё объяснялось просто. Моими разработками заинтересовалась Академия медицинских наук СССР, вернее те её люди, которые осуществляли коммерческую деятельность на просторах уже дышащей на ладан империи. Весной 1989 года в мой кабинет вошёл весьма солидный, учёного вида человек, который сообщил мне, что он является представителем коммерческого Центра АМН СССР. В Восточной Сибири он, используя мою методику оценки уровня здоровья, провёл комплексное оздоровление какого-то спецколлектива и заработал кучу денег. Как честный человек, тем более питающий надежду на дальнейшее сотрудничество, он привёз мою долю. Я, честно говоря, удивился такой честности, но робко поинтересовался, в каких цифрах выражается моя доля. Оказалось – 3000 рублей! Да я никогда таких денег и в руках не держал, даже во время службы на Дальнем Востоке! В то время, когда по «сигналу» В.А. началась история с обвинениями « в хищении социалистического имущества», эти деньги, опасаясь конфискации, я положил на сберкнижку жене. Так они там и пропали, когда рухнул Союз. Но история получила продолжение. Уже перед уходом из института я поехал в Москву в АМН, где встретился с руководителем коммерческого Центра. Он и предложил мне организовать и возглавить Украинский его филиал. Сначала я согласился, но потом, зная свои коммерческие «способности», решил, что лучше я буду заместителем по науке, а руководителем Центра пусть будет человек, имеющий соответствующий опыт. Такого человека я нашёл, и Центр заработал. Мы заключили какие-то договора со Среднеазиатскими республиками, решали для них какие-то научные проблемы, летали туда в командировки. Я подключил к решению чужих проблем ряд киевских специалистов, дав им возможность немного заработать. Короче говоря, материально я ничего не потерял, а даже и выиграл. Что неприятно и поразило моих оппонентов. По городу сразу поползли слухи, что Апанасенко работает в каком-то кооперативе, бросив медицину. Совершенно ясно, кто их распространял. Всё это продолжалось около двух лет, пока не сработал «фугас», заложенный мною весной 1989 года. Речь идёт о подготовленном в то время обосновании необходимости выделения отдельной практической специальности «врач-валеолог». В 1991 году эта специальность была, наконец-то, утверждена (правда, назвали её «врач-санолог»). Открыта и соответствующая кафедра при Киевском институте усовершенствования врачей. Ректор института проф. В.Н. Гирин был мне знаком ещё по первой моей попытке внедриться в Киев. Он и взял меня на должность заведующего. Представляю, что ему пришлось выслушать и выдержать, когда он принял это непростое решение. Но партии (коммунистической, естественно) уже не было. В связи с этим ослабла и железная хватка моих недругов. Я вернулся к нормальной учебно-научной жизни. ---
С моим уходом из института перед В.А. открылись перспективы. Перспективы до того заманчивые, что ещё будучи ассистентом кафедры, она стала подбирать себе людей в аспирантуру, представляясь заведующей кафедрой. И на это были свои причины: она «честно» заслужила повышение. Но для освоения новых вершин в карьере необходимо было защитить докторскую диссертацию. Для этого нужно не только представить в Учёный совет соответствующую рукопись, но и показать, насколько важно то, что в ней изложено, для практики здравоохранения. Но вот незадача: методические рекомендации, где должна найти отражение практическая часть исследований, уже отосланы в проблемную комиссию в Днепропетровский медицинский институт, и во главе авторского коллектива фигурирует фамилия Апанасенко. Не знаю (но догадываюсь), каким образом из Киевского мединститута ушла в Днепропетровск бумага, требующая вернуть рекомендации назад. А вместо них – отосланы другие, в которых написано, что «в работе принимал участие» и я. Просто и гениально! Я встретился с журналистом В. Маевским, рассказал ему эту историю, показал соответствующие документы. И 28 февраля 1992 года в «Спортивной газете» появляется фельетон под названием «С приветом, целую, Лев Толстой». Позволю себе привести его полностью. «Однажды ночью приснилась мне толстая книжка с надписью на обложке: «Война и мир», а сверху вместо до боли знакомой фамилии написано: «Группа товарищей». Присмотрелся - нет не забыли несчастного автора – внизу мелким шрифтом напечатано: «В создании романа принимал участие граф Лев Николаевич Толстой». Проснулся я, улыбнулся – надо же такое, такой дурацкий сон! Но недавно узнал об очень подобной в целом жизненной истории, которая произошла в некоторых научных кругах. А дело было так. С 1980 года заведовал кафедрой лечебной физкультуры Киевского медицинского института доктор медицинских наук профессор Г.Л. Апанасенко. За десять лет работы разработал методологию и методику измерения здоровья человека, доказал, что ниже определённого уровня начинает развиваться болезнь. Эти измерения позволяют предупредить развитие страшнейших заболеваний – атеросклероза, диабета, злокачественных опухолей. В ходе научных исследований к ним подключилась молодая кандидат наук В.А., которая пришла на кафедру в 1993 году. Она буквально источала энергию, которую, приспособив к определённой электросистеме, можно было бы использовать для освещения и обогрева нескольких районных центров. Энергичная женщина получила все условия для плодотворного труда и уже в 1987 году имела утверждённую тему докторской диссертации, а в 1988 году была рекомендована тем же Апанасенко в качестве резерва на должность заведующей кафедры. Работа над диссертацией проходила успешно, и раздражало только то, что профессор Апанасенко был в возрасте, который ЮНЕСКО считает молодым, т.е. ещё много лет мог заведовать кафедрой. Тем из наших читателей, которые знакомы не только с творчеством Льва Толстого, но и увлекались хорошо известным Джеймсом Чейзом, не трудно представить дальнейший ход событий. Нет, профессора Апанасенко не стали убивать из бесшумного пистолета с последующим расчленением трупа с помощью циркулярной пилы. Ведь действовали не какие-то там мошенники, а полностью цивилизованные научные работники. Поэтому был избран подходящий момент для нанесения удара профессору-долгожителю ниже пояса. Момент этот настал, когда Г.Л. Апанасенко на заседании Учёного Совета института выступил с критикой в адрес ректора – академика АМН страны Е.И. Гончарука. Вскоре и появилось письмо в определённых инстанциях с обвинениями Геннадия Леонидовича в широкой палитре злостных действий от кражи кассы Республиканского общества врачей до работы в кооперативе. На основании этого письма профессора в течение семи месяцев квалифицированно и цивилизованно травили до тех пор, пока он не догадался для сбережения собственных нервов и здоровья перейти на другую работу. Таким образом, первый этап пути был пройден В. А. блестяще. Осталось только издать методические рекомендации как обязательное условие окончания диссертации. Однако ещё в 1989 году был утверждён авторский коллектив, который возглавил научный руководитель темы Г.Л. Апанасенко, через научную часть института материал был для утверждения направлен в Республиканскую проблемную комиссию в г. Днепропетровск. Однако через месяц в г. Днепропетровск пришли всё те же рекомендации авторского коллектива в совсем другом составе. В них было всё, как в том моём сне. На рекомендациях чёрным по белому было написано: «В работе принимал участие профессор Г.Л.Апанасенко». Всё-таки не забыли! Это особенно трогает, если вспомнить, что больше трети рекомендаций были из отчёта по научной работе, которой руководил профессор, а также из монографии того же автора, изданной ещё в 1985 году. Попытки Г.Апанасенко биться головой о стену непонимания, как вы понимаете, не имели никаких успехов. В институте не захотели выносить сор из избы. В. А. продолжает успешно учить студентов, лаборатория, в которой изучали проблему измерения здоровья, больше не существует, неудобный профессор отстранён от научной деятельности. Всё в духе нашего времени. А теперь данные о безопасном уровне здоровья уже опубликовали иностранцы. Дай, Бог, им здоровья». На фельетон в «Спортивной газете не было никакой реакции. А докторская диссертация В.А., минуя этап обсуждения на кафедре, сразу попала на апробационный совет Киевского медицинского института по специальности "Педиатрия". Хитро, т.к. в совете по специальности «ЛФК и спортивная медицина» было бы много вопросов. И неприятных. Перед апробацией диссертационная работа, как положено, не появилась в библиотеке института. Зато «застолбить» свой приоритет мадам пыталась всячески. Ещё в октябре 1991 года она ухитрилась пробиться с докладом на Коллегию Минздрава по результатам выполнения раздела Национальной программы «Дети». Ну что ж, руководителя раздела больше нет, он уничтожен, можно всё присвоить себе. Достаточно сварганить компьютерную программу на уже хорошо обоснованном фундаменте (это и была печально известная ныне программа «Школяр»), и можно смело утверждать «… нами впервые в мире». Мне пришлось писать в министерство и доказывать, что меня обокрали. Была создана комиссия под председательством проф. Э.В Гюллинга. На заседании комиссии мадам извивалась, как змея, но всё-таки вынуждена была признать и моё авторство на методологию, и своё «неэтичное» поведение. Первая попытка ( в марте 1992 г) пройти апробационный совет закончилась для В.А. неудачей. Пришли все бывшие сотрудники кафедры, почти все выступили и показали низкий уровень работы. (Мне потом удалось посмотреть протокол совета: там, конечно, ничего из того, что я говорил в своём выступлении, нет). И конечно же – ни одной ссылки на меня. Мало того, в документах, поступивших в Совет, отсутствовали сведения о том, кем и когда была утверждена тема диссертации. Пришлось привлечь внимание Минздрава к научному грабежу, так как в институте этого не видят. В декабре 1992 года по моей жалобе опять заседает комиссия в составе специалистов по спортивной медицине. Комиссия отметила, во-первых, плагиат, а, во-вторых, то, что работа не обсуждалась на кафедре. К сожалению, вывод комиссии о плагиате не был подписан председателем – профессором В.В Клапчуком: он настаивал на дополнительной экспертизе работ обоих участников конфликта. Полагаю, что он приватно встречался с В.А. и ей, видимо, удалось его в чём-то убедить. Тот факт, что уже через пару месяцев он возглавил специализированный учёный совет по защите диссертаций, вряд ли является простым совпадением. Ну что же, каждый живёт по законам, диктуемым своей совестью. На этот раз реакция медицинского института проявилась в виде выговоров проректору по научной работе, учёному секретарю института и председателю Совета (приказ № 14 от 9.01.1993 года). Но о плагиате в приказе – ни слова. Повторная попытка апробации работы состоялась 26 февраля 1993 года. На этот раз диссертация появилась в библиотеке института, и каждый желающий мог с нею, как и положено, ознакомиться. Решил ознакомиться с нею и я. Это был шок. Более безграмотного и сумбурного изложения основных положений диссертационной работы я ещё никогда не встречал и, наверное, никогда не встречу. Я не поленился и выписал некоторые положения из Введения (клянусь всеми Святыми: я ничего не изменил ни на йоту!). Итак: ВВЕДЕНИЕ. Актуальность темы. Проблема охраны и сохранения здоровья детского населения и ролевые функции здравоохранения в этих условиях поднимаются в контексте комплекса взаимосвязанных и взаимообусловленных социально-экономических, медико-биологических и экономических реагирований, дифференцированных в зависимости от политических, демографических и региональных особенностей суверенной Украины и ориентированных на обеспечение жизнедеятельности населения в соответствии с образом жизни при максимальном сохранении их здоровья, развитии окружающей и природной среды. Исходя из вышеприведенной концепции крайне актуальным является разработка методических подходов оценивания физического здоровья в качестве одного из важнейших показателей здоровья детского и подросткового населения, позволяющих создание диагностических систем, обосновывающих выявление причинно-следственных связей в комплексе влиятельных социально-культурных и медико-биологических факторов во взаимосвязи с индивидуальными и групповыми признаками образа жизни. Цель исследования. Разработка научно-прикладных программ индивидуализированной профилактики и лечения детского и подросткового населения средствами физической культуры в процессе онтогенеза путём введения в массовую практику автоматизированных систем диагностики физического здоровья, осуществляемого на системном, межсистемном и органном уровне функциональной и двигательной подготовленности. Задачи. 1. Разработать методические подходы оценивания физического здоровья в качестве одного из важнейших показателей здоровья детского и подросткового населения, позволяющих создание диагностических систем, обуславливающих причинно-следственные связи в комплексе влиятельных социально-экономических, медико-биологических и экономических факторов, ориентированных на обеспечение жизнедеятельности в соответствии с образом жизни и соответствующее социально-медицинское реагирование в зависимости от региональных особенностей Украины» Не буду утомлять читателей дальнейшим цитированием этой бредятины. Думаю, что общее впечатление о научном потенциале диссертантки уже сложилось. Судя по стилю изложения, полагаю, что к своей кандидатской диссертации она имела косвенное отношение. Совет повёл себя как-то неуверенно, но, будучи подстёгнутым окриком председателя проф. В.Д. Чеботарёвой -«Ну-ка, быстро поднимайте руки!»,- всё-таки проголосовал за официальную защиту. Нужно сказать, что моя фамилия в работе опять не упоминалась вовсе – ни как автора методологии, ни как консультанта работы. Хотя и в моей книге «Физическое развитие детей и подростков» (1985), и в «Эволюции биоэнергетики…» (1992) уже были представлены методология, обоснование и варианты экспресс-оценки уровня здоровья детей и подростков. Однако мадам решила обойтись без ссылок на автора, действовала сама – на свой страх и риск. Куда это её завело – хорошо видно по цитатам, приведенным выше. Естественно, во втором варианте работы многие острые углы были уже сглажены. Очевидно, кто-то был приглашён для изложения мыслей, как и в кандидатской диссертации. Я встал перед дилеммой: претендовать на соавторство бреда, представленного в диссертации, либо потерять авторство совсем. Не исключено, что уже через некоторое время – в случае удачной защиты – я буду совсем вычеркнут из списков тех, кто что-то создал для решения проблемы. Я выбрал первый вариант и подал гражданский иск в суд Ватутинского района г. Киева о праве на авторство и имя. Своим постановлением от 2 июня 1993 года суд создал экспертную комиссию, и дело закрутилось. Как и всегда, суд решил поначалу примирить конфликтующие стороны вне судебного заседания. Но для этого необходима встреча сторон в присутствии судьи. И эта встреча состоялась. Мадам была мягкой, доброй и улыбчивой. Какие проблемы? Авторство? Конечно Вы! Консультантом? Пожалуйста! На том и порешили: я снимаю все свои возражения о плагиате (какой же плагиат, если я являюсь консультантом работы?), и не мешаю защите. Этого оказалось вполне достаточно: отработанный механизм защиты сработал безупречно, и В.А. стала доктором наук. Сразу же кафедра физвоспитания и ЛФК были разъединены, и она получила награду за свои «труды» - возглавила кафедру, которую я создал или, вернее, возродил из пепла. Прошло почти 15 лет с тех пор, как она возглавила кафедру. Я там ни разу, естественно, не был, не хочу травить сердце. За это время с кафедры не вышло ни одной диссертационной работы, программа «Школяр» показала свою полную несостоятельность, но по-прежнему с трибуны различных форумов и совещаний звучит: «Нами впервые в мире…». Думаю, что жизнь всё расставит по своим местам.
И моё предположение оказалось правильным. Прошло 15 лет с тех пор, как мадам Ш. заняла кафедру. Ни одной книги, ни одной проблемной статьи – одни тезисы о том, как хорош «Школяр»; ни одного защитившегося аспиранта на кафедре. И при всём при этом - три срока подряд пребывание в ВАК Украины, Заслуженный деятель науки Украины, глава украинского раздела Европейского проекта «Школы здоровья», председатель всяческих комиссий и прочая и прочая. Дело дошло до того, что она заявила: « Я уже всего достигла. Куда идти дальше?». И пришла. Несколько месяцев назад мой доцент сообщил мне, что мадам выпустила учебное пособие. Ну и как? - спросил я. Муть!- ответил он. Собственно, ничего другого я и не ожидал. И даже не захотел посмотреть книжицу – как и кому докажешь, что там написана чушь. Ведь всё начальство молится на мадам. Но однажды, проходя мимо шикарного книжного магазина, я почувствовал неодолимую силу, влекущую меня под своды книжного дворца. И я зашёл. Нашёл раздел «Медицинская книга». Нашёл и раскрыл учебное пособие. Оказалось, что это не «муть», а «жуть». Я уж не говорю о том, что авторы не владеют терминологией, не владеют полной иформацией по тому или иному вопросу, не знают элементарных вещей. Но ТАКОГО (!) я не ожидал увидеть. В разделе «Фармакологические средства оптимизации тренировочного процессса» перечислены почти все препараты, включённые WADA в список запрещённых, т.е. допингов. Мадам спортсменам рекомендует: анаболические стероиды, бета-блокаторы, диуретики, кофеин, алкоголь. Это же какой уровень некомпетентности нужно иметь, чтобы такое написать? Похоже, мадам живёт на другой планете. Естественно, разгорелся скандал. Причём, он приобрёл крайне публичный характер. 3 ноября 2008 г. открылся юбилейный съезд по спортивной медицине и ЛФК, посвящённый 60-летию службы. Такого наплыва почётных гостей я не помню: Президент НОК Украины С. Бубка, Министр здравоохранения Украины В. Князевич, зам. Председателя комитета Верховной Рады Украины по здравоохранению В.П.Корж (он же – министр спорта в прошлом правительстве) и мн.др. Мадам быстренько побежала представляться и сразу же объявила, что она наконец-то выпустила настоящее учебное пособие, которое вкорне улучшит подготовку спортивных врачей. В ответ в интеллигентной форме она услышала всё, что должна была услышать в подобном случае. Оправдываясь, мадам сообщила, что это доценты написали, а она не прочитала. В итоге из Комитета Верховной Рады пошли письма на Министра здравоохранения и ректора университета, где мадам так плодотворно трудится. Скандал набирал обороты. В газете «Сегодня» опубликована статья «Вышло пособие, как приниать допинг» (№279 от 9.12.08). Даже Российское ТВ не обошло молчанием это скандальное пособие. Не знаю, сыграл ли скандал решающую роль в дальнейшем течении событий (наверное, всё-таки сыграл: такой позор для ВУЗа простить трудно), но в сентябре 2010 г. мадам по неясной причине уволилась из Национального медицинского университета им. А.А.Богомольца. Ректор её напоследок не принял и торжественные проводы на пенсию не состоялись. Тот же доцент В,. который был союзником мадам в попытке меня уничтожить, сказал: «Наконец-то кончилась чёрная полоса в жизни кафедры!». Кончилась ли? Ни учеников, ни последователей, ни резерва на заведывание. Кафедру вновь нужно возрождать. Но кто это сделает? Хотя, посмотрим. Время покажет. А В.В. Клапчук также оказался не у дел: и Днепропетровская медицинская академия, и институт физкультуры «выплюнули» его на обочину жизненного пути. Где он сейчас работает – мне неизвестно.
